Антропологические заметки: о российском обществе

[tassadar_ha]

Если в 2014 году моя реакция на нападение России была скорее эмоциональная, то в этот раз она на удивление спокойная. Это открывает возможности антропологических исследований самих россиян. Время от времени я из чистого любопытства читаю, так сказать, интеллектуальных ватников, вроде Эль Мюрида, и их комментаторов.

Из открытий пока что: эти люди живут в 19 веке.

Эту мысль однажды высказал один мой знакомый американский профессор и, как все гениальные мысли, она заняла секунд 15 на осмысление своей красоты и элегантности. Мысль была такая: время – не фиксированная величина, а градиент. Нам кажется, что мы все живем в 21 веке, и это естественно, как дыхание. В то же время мы знаем о племенах охотников-собирателей в саванне, которые живут в досельскохозяйственном обществе – фактически, 10 тысяч лет назад. Но мы редко сопоставляем эти факты. Сопоставив же их, нам станет очевидно, что если есть люди, которые живут в 21 веке, и есть люди, которые одновременно с ними живут в 11 тысячелетии до нашей эры, значит, совершенно нормально ожидать, что кто-то может жить на любом временном промежутке как минимум в этих рамках.

Мой знакомый американский профессор говорил об этом в контексте того, что ему очень легко помогать развивать университеты в постсоветских странах, потому что он «видел будущее» и знает, что их ждет впереди на каждом шагу.

Я вспоминаю эту мысль, читая ватников. Из наблюдений:

1. Они мыслят категориями «мы» и «они», где «мы» и «они» - это какие-то грандиозные сущности, управляющие бытием. Как правило личности, реже – государства, воплощающие эти личности. Никогда – обычные люди.

2. Обычные люди в их размышлениях никак не участвуют и не имеют никакой субъектности. Они моделируются исключительно как идеально управляемые этими самыми высшими сущностями роботы.

3. В то же время эти самые обычный люди делятся на сорта, условно, нормальных людей и людей второго сорта. Если люди первого сорта, будучи управляемыми, все-таки имеют какие-то права, то люди второго сорта по-умолчанию не имеют никаких прав. Их призвание – служить инструментом реализации планов высших сущностей и прав людей первого сорта.

Ну, то есть, это картина мира среднестатистического жителя имперской метрополии второй половины 18 века. Либо же – 19 века в Российской Империи, которую гуманистические идеи Французской революции и Просвещения обошли стороной и которая оставалась во многом средневековой до самого 1917 года.

В эту картину мира отлично встраиваются теории заговора, какие-то аллюзии на шахматную партию и подобного рода конспирология.

Отдельно, там неплохо себя чувствует и совершенно непонятный мне людоедский кульбит «а вот Америка в Ираке…». Тут ощущение, что, если ваш сосед убил, расчленил и съел соседского ребенка, то это дает вам моральное право и самому кого-нибудь убить, расчленить и съесть.

И здесь мы приходим к самому интересному.

В эту картину мира совершенно никак не встраиваются идеи прав и свобод человека. Россияне в массе своей, конечно, слышали о правах и свободах человека и верховенстве права, например, но искренне верят в то, что это жупел, обманки, которые другие, вражеские высшие сущности специально придумали, чтобы навредить России. А в реальности есть только «мы» против «них».

Самая близкая аналогия, которую я могу предложить, это гитлеровская теория борьбы рас. Только в этом случае это теория борьбы империй: в мире никогда ничего не было и никогда ничего не будет, кроме борьбы империй, и самое важное, чтобы наша империя победила все остальные империи, любой ценой.

Я понимаю, конечно, что рискую ad Hitlerum, но ничего ближе просто не могу найти. Тимоти Снайдер, кстати, оказался в той же ситуации, когда открыто назвал Россию фашистским государством.

Собственно, никакая дискуссия с этими людьми и этим обществом, разумеется, невозможна. Это как машина времени: нельзя, попав в 18 век, рассказывать о правах и свободах человека. Тебя как минимум не поймут, а как максимум – поднимут на смех, оплюют или побьют – в зависимости от обстоятельств. Пожалуй, самая известная история о попытке привнести в общество идеи, до которых оно не доросло, закончилась распятием такого идеалиста.